Weekly
Delo
Saint-Petersburg
В номере Архив Подписка Форум Реклама О Газете Заглавная страница Поиск Отправить письмо
 Основные разделы
Комментарии
Вопрос недели
События
Город
Власти
Анализ
Гость редакции
Взгляд
Человек месяца
VIP-рождения
Телекоммуникации
Технологии
Туризм
Светская жизнь
 Циклы публикаций
XX век - век перемен
Петербургские страсти
Судьбы
Поколения Петербурга 1703-2003
Рядом с губернатором
Взгляд 8/9/2008

Великие реформаторы // Мустафа Кемаль Ататюрк // Не меч, но плуг

Дмитрий ТРАВИН

РИС. Александра СЕРГЕЕВА

В одном из своих выступлений первый президент Турецкой республики Мустафа Кемаль Ататюрк сказал: "Те, кто собирается удержаться у власти с помощью меча, обречены. История любой страны пишется, в первую очередь, не мечом, а плугом".

Странная вроде бы фраза для боевого генерала, героя Первой мировой войны и фактического спасителя Стамбула от английского морского десанта. Однако долгая трудная жизнь Османской империи вынудила многих представителей турецкой элиты прийти в ХХ веке к такому весьма разумному выводу.

Вдогонку за Европой

Османская империя, как и империя Российская, представляла собой окраинную европейскую державу, до которой импульсы, зарождавшиеся в Париже или Лондоне, доходили медленно, с большим опозданием, да к тому же в существенно искаженном виде.

С одной стороны, культурные и (что даже важнее) военные связи вынуждали как Петербург, так и Стамбул адаптироваться к велениям времени, вводя разного рода западные новшества - экономические, технические, армейские. С другой же стороны, в обеих империях имелись объективные ограничители применения заимствований, связанные прежде всего с различиями в вероисповедании.
Причем для исламской державы они были, естественно, более серьезным препятствием осуществления вестернизации, нежели для державы православной. А потому турки до поры до времени отставали в этом деле даже от русских, не слишком торопившихся вперед.

Православие порой отвергало перемены не столько потому, что они были несовместимы с верой, сколько потому, что нарушали традицию и сложившийся баланс сил. А вот с некоторыми нормами ислама принципы европейской экономики нового времени действительно плохо стыковались. Получалось: либо вера, либо хозяйственные преобразования.
Иначе говоря, проблема реформ в Турции стояла даже более остро, чем в европейских странах. Европейцам, по большей части, требовалось трансформировать институты, тогда как туркам - стереотипы поведения, складывавшиеся веками. Европейцы могли провести реформу и сравнительно быстро адаптироваться к иным условиям хозяйствования, тогда как туркам требовалось по-новому взглянуть на жизнь и трансформировать принципиальные ценности.

Первый реформатор, который на манер нашего Петра попытался чему-то всерьез поучиться в Европе, появился в Стамбуле лишь к концу XVIII столетия. Султан Селим III стал посылать людей на Запад, приглашал оттуда к себе офицеров и мастеров, выстраивал властную вертикаль, а также пытался формировать новую бюрократию и государственную промышленность.
Реформы, впрочем, были нацелены преимущественно на укрепление военной мощи, а потому суть экономических проблем не затрагивали. Соответственно, и результата особого не дали.

Предубежденность против всего европейского в Османской империи была выше, чем в России. Даже заимствование вооружений требовалось подкреплять цитатой из Корана: "Одерживайте победы над неверными тем же оружием, при помощи которого они побеждают вас". Неудивительно, что кончил Селим хуже, чем Петр. Султана убили, реформы приостановили.
Дело Селима продолжил Махмуд II, который сам любил себя сравнивать с Петром. Ему удалось подавить янычарские бунты (как Петру стрелецкие), издать первые газеты и чуть-чуть ограничить роль религиозного фактора в жизни страны. Махмуд также выступил против ношения бород, а главное - в 30-х гг. XIX века он выстроил правительство как систему министерств и в этом походил даже не на Петра, а на Александра I.

РЕШИДельный штурм

Главные преобразования, впрочем, начались в 1839 г. буквально сразу же после смерти Махмуда - при его сыне и преемнике Абдул-Меджиде. Или, если выразиться точнее, эпоха реформ, известная нам сегодня под названием "танзимат", стала плодом усилий трех лиц: самого султана, его ближайшего сподвижника Мустафы Решид-паши и британского посла в Стамбуле Стретфорда Каннинга (впоследствии лорда Редклиффа).

Абдул-Меджид взошел на престол, как и наш Александр I, в весьма юном возрасте. Да, пожалуй, и обликом, характером и намерениями этот султан также походил на российского императора начала XIX века. Он отличался мягкой манерой общения, изящной фигурой и приобрел славу "самого кроткого из султанов".
Каннинг отмечал, что Абдул-Меджид имел "приятную внешность, трезвость суждений, четкое понимание долга, чувство собственного достоинства без горделивости и чувство человечности, крайне редкое, если вообще когда-либо проявлявшееся, даже лучшими из его предков. Наклонности побуждали его к проведению реформ, основываясь на умеренных и либеральных принципах. У него не было достаточно энергии, чтобы давать начало мероприятиям такого рода, но он был рад санкционировать их и способствовать их внедрению".

Начало мероприятиям, по всей видимости, давал сам посол Каннинг, лучше всего представлявший себе, как устроен европейский мир, в который Османская империя пожелала, наконец, войти не только формально (выстраивая по западному образцу армию), но и реально.
Ну а главным мотором реформ стал Решид-паша. Родился он в семье мелкого служащего и сам начал деловую жизнь в качестве чиновника одной из правительственных канцелярий. Затем стал делать дипломатическую карьеру, которая и сыграла главную роль в становлении его мировоззрения. Решид был посланником в Париже, а затем послом в Лондоне.

За границей он стал убежденным сторонником западных ценностей и затем, оказавшись министром иностранных дел империи, попытался начать соответствующие преобразования. Решид-паша подал султану докладную записку, где излагались меры, необходимые для улучшения положения дел в экономике. И еще в 1838 г. (при Махмуде) он возглавил совет, созданный для выработки реформ.
Турецкие преобразования в некотором смысле напоминали французские реформы наполеоновских времен, хотя содержали в себе восточную специфику. Главными в них стали гарантии неприкосновенности личности и собственности, наведение порядка в налогообложении (в частности, ликвидация системы откупов), недопустимость наказаний без суда. Причем свободы касались всего населения - как мусульманского, так и христианского.

Через два года после обнародования первого указа (в 1841 г.) Решидом был предложен торговый кодекс, скопированный с наполеоновского. Но он вызвал жесткое отторжение религиозных кругов. Ведь европейская деловая практика невозможна без использования банков, займов, векселей и всего, что связано со ссудными операциями. А в исламе осуществление ссудных операций жестко порицается. В итоге кодекс был отвергнут, а Решид ушел в отставку.
В 1846 г. он вернулся и, более того, стал великим визирем. Торговый кодекс начал действовать. Он, в частности, защищал права иностранцев, которые раньше не имели особых шансов на успех в имущественных спорах с коренным населением. Создание благоприятных условий для ведения бизнеса иностранцами имело огромное значение, поскольку коренной турецкий бизнес был слаб, безынициативен, а главное, сильно ограничен в своих действиях нормами шариата.

Торговый кодекс сыграл свою роль. Европейские предприниматели активнее стали делать бизнес в Османской империи, чему способствовала также либерализация внешнеэкономических связей империи. Относительная свобода торговли эпохи танзимата стимулировала конкуренцию и знакомила местные деловые круги с зарубежными товарами и методами ведения бизнеса.
В чем страна совсем не преуспела, так это в финансовой сфере. Сначала крымская война подорвала и без того непрочный бюджет, а затем султан, уставший от реформ, пустился во все тяжкие. Он построил новый роскошный дворец и вообще швырял деньги направо и налево. Под конец своей жизни монарх преуспевал, в основном, лишь в гаремных делах, производя на свет невероятно большое количество детей. Умер он в 1861 г. в возрасте 38 лет. А империя тем временем влезала в такие долги, из которых уже невозможно было выбраться.

В 1875 г. турецкое правительство объявило о дефолте. Естественно, после этого (а также после зверств, допущенных при подавлении восстания в Болгарии) интерес европейского бизнеса к Османской империи заметно упал. Многим, наверное, казалось тогда, что восточное общество нереформируемо и навеки обречено прозябать под властью жалких туповатых правителей.

Генерал и президент

А через шесть лет после этого события в Салониках (ныне в греческом, а тогда в османском городе) родился Мустафа Кемаль. Возможно, уже то, что он вырос в европейской части империи, в городе, где турок было не больше десятой части населения (а доминировали греки и евреи), настроило будущего реформатора на вестернизаторский лад. Во всяком случае, учился он в светской школе, довольно рано пристрастился к греческой анисовой водке и карьеру стал делать по армейской части, т.е. по той, которая под давлением обстоятельств худо-бедно вестернизировалась уже в XIX веке.
Впрочем, для солдафона он был довольно умным и начитанным. Изучал и Шарля Монтескье, и Джона Стюарта Милля. От ума, как обычно бывает, вдруг явилось горе. Блестяще завершив учебу и приготовившись уже служить в генеральном штабе, он неожиданно оказался в тюремной камере за издание рукописной оппозиционной газеты.

Эта газетенка никакого значения не имела, да и революционером юный Кемаль, естественно, не был. Но это событие круто изменило его жизнь, причем, возможно, именно оно во многом сформировало будущего лидера.
Освободившись, он оказался в Сирии в глухом гарнизоне. А его товарищ по военной школе - некий Энвер - стал вскоре одним из лидеров младотурок и национальным героем. Кемалю пришлось догонять, и чувство несправедливой обиды, которую он испытал в молодости, во многом определило его характер.

Провинциальный гарнизон четко показал ему, в каком убогом состоянии находится армия. Кемаль стал все больше склоняться к необходимости социальных преобразований и принял участие в создании тайной организации. Однако на фоне ярких лидеров младотурок он тогда совершенно не смотрелся.
Выйти в вожди не удалось. В итоге неудачи заставили Кемаля приналечь на водочку. Оставшийся на вторых ролях и лишенный возможности действовать, он постепенно становился скептиком и мизантропом.

Кемаль медленно продвигался по службе. Попробовал даже дипломатической работы, став на некоторое время военным атташе в Софии. И пил, пил, пил... Возможно, не только с тоски, но еще и потому, что тем самым выражалось его отношение к непьющему исламскому миру, который давно пора было преобразовывать.
На его счастье, младотурки во главе с Энвером не смогли по-настоящему реформировать страну. В ход должен был пойти второй эшелон лидеров. И вот здесь-то удача, наконец, повернулась к Кемалю лицом.

В годы Первой мировой войны он оказался на одном из самых трудных участков обороны - на Галлиполийском полуострове, через который англичане пытались выйти на Стамбул. Каким-то чудом Кемаль сумел остановить бегущих солдат и сдержать наступление противника. Из командира полка он тут же превратился в командира дивизии. Постепенно генерал Кемаль оказался одним из самых видных военачальников Османской империи. И, к счастью для него, именно в этот момент старая прогнившая держава пала.
Теперь Кемаль имел чрезвычайно удобные позиции для штурма государственных высот. Он не нес личной ответственности за провал младотурок. И в то же время являлся одной из самых заметных армейских фигур. Именно ему поручили усмирять тех, кто не готов был спокойно принять оккупацию страны, вызванную ее поражением в мировой войне.

Кемаль взялся за усмирение и вдруг... оказался лидером национальных сил, противопоставляющих себя как греческим войскам, продвигавшимся по территории Турции, так и властям Османской империи, засевшим в Стамбуле. Его собственной столицей стала маленькая провинциальная Анкара.
С одной стороны, он считался бунтовщиком, не подчиняющимся имперскому центру, но с другой - национальным лидером, который продолжал сопротивляться, даже несмотря на то, что султан, фактически оказавшийся в стане врагов, уже сложил руки.

Поначалу казалось, что шансов против хорошо вооруженной греческой армии у него мало, но Кемаль вступил в контакт с Советской Россией и сумел перехитрить коммунистов, полагавших, что мировая революция хлынет через турецкую границу, в соответствии с их единственно верным учением. От Москвы он получал столь нужное ему оружие, а сам в ответ создавал из своих приближенных... коммунистическую партию. При этом настоящего лидера турецких коммунистов (были и такие) он утопил, чтобы не мешался под ногами.
После победы Кемаля коммунизм в Турции, естественно, рассосался. Москва осталась с носом. Новая республика оказалась антиклерикальной и этатистской, но петь под дудку Советов она совсем не собиралась.

Кемаль занял пост президента страны и оставался на нем до самой своей кончины. Полномочия его оказались больше султанских. Как сказал о нем некогда прозорливый Энвер: "Дайте ему место султана, и он потребует себе место бога". Так оно и вышло. Через некоторое время Кемаль назвался Ататюрком - отцом турок. А чтобы никто не сомневался в его отцовстве, стали появляться прижизненные памятники великому вождю.

Отец народа

Естественно, Ататюрк как истинный отец народа отдал дань "языкознанию", переведя письменность на латиницу. Кроме того, под его руководством появились "Очерки турецкой истории" (так сказать, "Краткий курс..."), где было сказано о решающем вкладе, внесенном в мировую цивилизацию турками.
Для укрепления личной диктатуры понадобилось организовать парочку процессов, с помощью которых была подавлена оппозиция. Ну и, конечно, дело не обошлось без партии власти.
Впрочем, несмотря на свой личный авторитет и прочность однопартийной системы, Кемаль понимал опасность такого рода правления. А потому в какой-то момент решил, что власть должна опираться на две ноги. Вождь сам подобрал руководителя для "оппозиционной" партии (им стал его старый товарищ по военному училищу), сам нашел для нее название, сам продиктовал программу и сам составил список депутатов меджлиса, которые должны были на следующее утро в интересах демократии встать уже с иной ноги. Мудрствовать особо долго не стали. Если партия власти называлась Народно-республиканской (так сказать "Единая Турция"), то оппозиционная сила получила имя Свободно-республиканской (нечто вроде "Справедливой Турции").
Однако со свободой у свободных республиканцев дела сразу не заладились. Все, кто был недоволен режимом Кемаля, устремились к оппозиции, что не на шутку перепугало ее руководителя. Покуситься на авторитет национального лидера он, естественно, не смел. В крайнем случае, когда народ требовал от него смелости, оппозиционер вяло поругивал назначенного Кемалем премьер-министра.
Но джин уже был выпущен из бутылки. И радикально настроенная толпа, к ужасу умеренно настроенного зиц-оппозиционера, энергично взялась за погромы. А когда среди погромщиков появилась первая жертва, ее положили к ногам лидера свободных республиканцев: он, мол, погиб ради вас.
Оппозиция не стремилась подстрекать к бунту, поскольку такое поведение было чревато наказанием со стороны национального лидера. Но вот на правительство свободные республиканцы наезжали по полной. Две ноги власти стали ожесточенно пинать друг друга. И Кемалю в какой-то момент это надоело. Он из жалости дал оппозиции несколько мест на муниципальных выборах, но это выглядело, скорее, насмешкой. Свободные республиканцы самоликвидировались, и однопартийная система вновь вступила в свои права.
А тем временем под прикрытием всех этих несколько странных манипуляций в Турции происходило самое главное. Осуществлялись преобразования, способные стимулировать экономическое развитие страны. В отличие от большинства европейских стран, где реформы высвобождали производителей, обеспечивали финансовую стабильность или провозглашали либерализацию внешней торговли, Турции пришлось сосредоточиться на ином - на секуляризации всей политической и социально-экономической сферы. Именно здесь Кемалем были приложены основные модернизаторские усилия.
Турция, естественно, осталась страной мусульманской по вероисповеданию, но при этом экономика стала жить своей жизнью, а религия - своей. Ислам не мог больше препятствовать развитию хозяйства по европейскому пути, не мог ставить преграды внедрению тех институтов, которые доказали свою эффективность на Западе в течение предшествующих веков. Использование религии в политических и личных целях запрещалось законодательно. Более того, нарушителям новых норм грозило чрезвычайно суровое уголовное наказание.
При анализе кемалистских реформ часто обращают внимание на чисто внешние аспекты. Например, на то, как Ататюрк пропагандировал ношение европейской одежды. Но главным, пожалуй, было иное. В частности, то, что с 1926 г. в Турции начал действовать Гражданский кодекс, фактически переписанный со швейцарского кодекса, считавшегося на тот момент времени самым передовым в Европе. Он определил массу важных вещей, без которых невозможно нормальное существование частной собственности. Он продемонстрировал, что, кому и на каких правах принадлежит. Он фактически создал основы для развития бизнеса.
Бизнесом, правда, турки не слишком готовы были заниматься. Распад империи в этом смысле даже ухудшил ситуацию, поскольку деловые и энергичные христиане оказались за пределами страны. Многие греки, чтобы предотвратить эскалацию межэтнического конфликта, были депортированы на историческую родину. Армяне еще в 1915 г. стали жертвами геноцида и либо погибли, либо вынуждены были бежать из страны. Словом, вся тяжесть и ответственность кемалистских преобразований легла на плечи той части жителей бывшей империи, которая была наименее готова к вестернизации.
Столкнувшись с этим, Ататюрк пошел по самому простому и понятному ему пути. Если бизнесом не готов заниматься простой турок, значит, ведение дел должно взять на себя государство. Этатизм стал пронизывать все стороны жизни Турции. И это неудивительно. Ведь в Европе с конца XIX века государство активно расширяло свое присутствие в экономике. Кемаль, заимствовавший все европейское, позаимствовал естественным образом и модные европейские идеи.
Так, например, чтобы поднять аграрную сферу экономики, бизнесменов, занимающихся иными видами деятельности, принудительно заставляли финансировать освоение дополнительных площадей на селе. С начала 30-х гг. под воздействием Великой депрессии стал усиливаться протекционизм, государственному регулированию подверглись валютные операции. А в 1936 г. был даже принят закон о контроле цен на промышленные изделия.
Большого успеха все эти меры принести не могли. Турция долго еще оставалась страной, существенно отстающей от Европы по многим параметрам. Однако сам факт сближения с Европой неоспорим. И инициированная Ататюрком секуляризация сыграла в этом большую роль.

Я уже ничего не чувствую

Впрочем, сам Кемаль почти не участвовал в той новой жизни, которую породил. В экономике этот генерал мало что понимал, а значит, активное вмешательство государства в хозяйственные дела не было его личным вмешательством. Он догматически полагал, что идея этатизма будет работать, но сам для этого ничего сделать уже не мог. Ататюрк (как впоследствии Ельцин) оказался человеком, способным много сделать в кризисный момент, но для будничной реформаторской жизни был совершенно непригодным.
"Я уже ничего не чувствую", - вырвалось у него однажды. И это был отнюдь не случайный выплеск эмоций. "Мне скучно до слез, - сказал он в другой раз. - Целый день я предоставлен сам себе. Все заняты своими делами, а я выполняю свою работу за один час! Затем передо мной стоит весьма небогатый выбор: отправляться спать, читать или писать что-нибудь. Если я захочу подышать воздухом, мне надо брать для этого машину. А если я остаюсь дома, то должен либо сам с собой играть в бильярд, либо слоняться в ожидании обеда".
Чтобы как-то убить время, Кемаль вставал с постели лишь к середине дня, чашку за чашкой пил кофе и ждал ночи. Пресс-секретарь времен Ельцина назвал бы все это "работой с документами", но у Кемаля не было необходимости как-то оправдываться перед боготворившей его общественностью. А тем временем в его организме, много лет не способном существовать без алкоголя, появлялись уже явные признаки цирроза печени.
В ноябре 1938 г. его не стало. С тех пор прошло много лет. Неоднократно еще туркам приходилось браться за реформы. От кемализма 20-30-х гг. мало что осталось. Ведь модернизировать общество сложнее, чем ввести несколько жестких запретов. И все же современная Турция во многом идет от Мустафы Кемаля.

Назад Назад Наверх Наверх

 

Догорает ли эпоха?
"Кризис наступил, однако это лишь начало.
Подробнее 

Модель села на мель
Почему-то уверен, что в недалеком будущем люди станут делить время на новые отрезки "до" и "после".
Подробнее 

Растворившаяся команда // 1991-2008: судьбы российских реформаторов
В прошлом номере мы завершили статьей о Егоре Гайдаре публикацию цикла "Великие реформаторы".
Подробнее 

Куда пошла конница Буденного // Голодомор в СССР: как обстояло дело за границами Украины
В последние месяцы одним из самых острых политических вопросов на постсоветском пространстве стал вопрос украинского голодомора, имевшего место в 30-е гг.
Подробнее 

С КЕМ ВЫ, МАСТЕРА КУЛЬТУРЫ // Владимир Войнович // Советский режим был смешнее нынешнего
Писатель Владимир ВОЙНОВИЧ рассуждает о грядущей смуте и об идейном родстве нынешней власти и советского руководства.
Подробнее 

Некромент, или Смертельное танго
Пять сюжетов, от $ 2 за штуку.
Подробнее 

Пиар, кризис и бла-бла-бла
Не то чтобы небольшая брошюра записок и выписок директора по связям с общественностью "Вымпелкома"-"Билайна" Михаила Умарова была совсем уж бессмысленным и бесполезным чтивом - отнюдь.
Подробнее 

"Это было летом"
В галерее IFA под патронажем Санкт-Петербургского творческого союза художников прошла выставка "Это было летом".
Подробнее 

Хорошо воспитанный старый мальчик
Создатели документальной ленты о Валентине Берестове, презентация которой прошла недавно в Фонтанном доме, назвали свое широкоформатное детище "Знаменитый Неизвестный".
Подробнее 

Письма из Германии // Константа
Есть такая поговорка: "Господь и леса не сравнял".
Подробнее 

С кем вы, мастера культуры? // Алексей Герман // Наш народ был изнасилован. И многим понравилось…
Кинорежиссер Алексей ГЕРМАН в интервью "Делу" рассказал о том, каким ему видится нынешнее состояние российского кинематографа, какие идеи задают в нем тон и что представляет собой сегодня российская интеллигенция.
Подробнее 

Никита Белых // Россия не доверяет демократам
Агония новейшей российской оппозиции, похоже, близка к финалу.
Подробнее 

 Рекомендуем
исследования рынка
Оборудование LTE в Москве
продажа, установка и монтаж пластиковых окон
Школьные экскурсии в музеи, на производство
Провайдеры Петербурга


   © Аналитический еженедельник "Дело" info@idelo.ru